verwirrt / crab and proud
так. третья часть. хуууух. мне кажется, я ее редактировала больше, чем писала. энивей, сейчас она хотя бы отчасти презентабельная.
вот вам немного про детство эрика (ну и не только), надеюсь, вы не умрете со скуки, пока будете это читать. лол просто я не могла не включить в итоге сюда всю его детскую биографию, раз уж она была у меня придумана xDDDD ме идиото, вотевер
что меня напрягает, так это... в общем наличие Шоу ебет мне мозг. адски. большую часть времени я сижу и думаю о развитии сюжета именно в его сторону. я, чессгря, не большой спец детективных сюжетов или типа того, поэтому я очень боюсь все это нахрен запороть. но ладно, надеюсь на лучшее x) сюжетный сюжет (который про Шоу), кстати, начнет появляться, наверное, через главу... я так думаю. вообще там как-то все очень быстро происходит. быстрее чем в каноне. меня это несколько угнетает. ладно! заканчиваю со своими блабла) после главы еще пару заметок/комментариев
и конечно. спасибо огромное моей 3ip* за всю ее поддержку с сааамого-самого начала, с зарождении идеи еще так сказать) и не меньшее спасибо iell тоже за то, что постоянно слушает мои вопли, и что вчера помогала вычитывать эту абсурдную главу
Эрик и помнил, и не помнил день, в который погиб его отец. За это он одновременно и ненавидел себя, потому что ему была отвратительна одна мысль о том, что память о его отце может быть безвозвратно потеряна, потому как, кроме Эрика, хранить ее было больше некому; и одновременно испытывал стыдливое облегчение, так как день смерти своей матери он помнил лучше, чем любой вчерашний, а этого уже было достаточно, чтобы безвозвратно повредить ему голову. Так он считал.
Эрику было 7 лет, когда по всей Германии прокатилась Хрустальная ночь. Название было бы весьма романтичным, если не знать, что за ним скрывается. Эрик в тот момент вообще не понимал, что происходит, только то, что папа и мама очень боятся и что поэтому боится сам Эрик. По большей части все, что Эрик знал сейчас о той ночи, мать рассказала ему несколько лет позже. Но некоторые вещи мутно дребезжали на краю его собственного осознания.
Они стояли втроем возле горящей синагоги, когда ее крыша обрушилась внутрь. Отец Эрика хватался за голову и что-то говорил, не прерываясь ни на секунду, а мать плакала и повторяла «Яша, Яша!». Видимо, отец уговорил их с матерью вернуться домой, спрятаться или бежать, и это был последний раз, когда Эрик его видел. Дома Эди Леншерр звонила своим друзьям-немцем — у нее было много друзей среди немцев, возможно, даже больше, чем среди евреев. Никто так и не взял трубку.
Но что Эрик помнил о той ночи лучше всего — так это постоянный, не прекращающийся звук бьющегося стекла, чистый и страшный звон.
Почему-то в тот день его дар так и не «пробудился». («И что бы ты изменил, если бы мог тогда двигать металлические пуговицы?» - бесстрастно заявлял голос у него в голове).
В том же году они с матерью бежали в Польшу, откуда почти сразу иммигрировали в США, где жила двоюродная сестра его матери — Камила. И хотя они не были близки, она согласилась предоставить им жилье, потому как Европа в тот момент буквально застыла на выдохе очередной мировой войны.
Иммиграцией в США, конечно, это можно было назвать весьма смутно. После долгих уговоров посольство начало выдавать паспорта и визы почти всем подряд. Люди набивались в корабли, заполняли каюты, палубы и трюмы, ютились, как мыши, мокрые и полуживые, но на пути, как им казалось, к лучшей жизни, к возможности пережить это страшное, нависавшее над ними время. Есть было почти нечего, все были больные, испуганные, изможденные, и Эрик с матерью каждый вечер повторяли друг другу: «Еще один день», - потому что даже выдуманная уверенность в завтрашнем дне делала их сильнее.
Как оказалось (и как можно было догадаться, но Эрику тогда было 7 лет, и он понятия не имел о таких вещах), добраться до Америки было лишь половиной дела. По кораблю вместе со сквозняками расходились слухи, что для официального въезда в страну нужно знать английский язык, но что при таком потоке беженцев проверять всех досконально возможности не было, поэтому людей просили переводить Библию — разные куски для разных национальностей. Его мать выучила свой кусок, и хотя для Эрика это было не обязательно, он выучил его вместе с ней, а вместе с ним еще и строчки, которые повторяла рядом с ними какая-то греческая семья.
Тетка Камила, жившая в Детройте, оплатила им железнодорожный билет и отдала одну из своих комнат, а когда Эрику исполнилось 10 и он больше не мог спокойно смотреть на то, как его мать работала на всех работах, куда ее только брали, едва ела, едва спала и едва находилась в сознании, Камила через своего мужа помогла Эрику устроиться на завод дженерал моторс. Если бы тогда Эрик знал, что эта работа повлечет за собой, возможно, он бы повременил с ней хотя бы еще несколько лет..
Поначалу Эрика не подпускали к станкам вообще (хотя он и прибавил к своему возрасту 3 лишних года), и он мог только издалека наблюдать за гигантскими металлическими чудовищами вокруг. Впервые в жизни он ощущал себя в своей тарелке, хотя объективно был настолько далеко от нее, насколько это вообще было возможно. Но он готов был поклясться тогда, что мог говорить с этими машинами у себя в голове, что слышал стук их зубов и скрип их металлических сердец каждую ночь, когда пытался заснуть, и когда ему наконец разрешили работать на конвейере, он будто впервые смог вдохнуть полной грудью в этом насквозь пропитанном отходами машиностроения городе.
15 секунд сосед Эрика сверлит подшипник, 15 секунд Эрик шлифует его и передает дальше. Каждый шаг на конвейре — 15 секунд, и если он встает из-за тебя три раза, ты рискуешь собственной шкурой. Эрик никогда не задумывался, почему любые детали так легко оказывались у него в руках, почему он так хорошо и быстро с ними управлялся, вставлял запчасти в карбюратор почти не глядя и едва ли на ощупь. В то время он искренне верил в то, что у него просто природная склонность в данному виду работы.
Однажды Эрик решил, что хорошей идеей было бы ускорить свои темпы, тратить на деталь меньше времени, и это было в общем-то довольно просто. Когда через какое-то время он вернулся с перерыва, то обнаружил, что его ремень на токарном станке перерезали, и пока он пытался найти новый, конвейер встал. Послание было довольно однозначным: «Не выделяйся». И когда вечером после смены Эрик собирался домой, все еще сжимая кулаки от бессилия и тихой ненависти, к нему подошел человек трудно определимого возраста, с тонкой полоской усов над верхней губой и осторожной улыбкой, не касающейся его глаз, и представился доктором Шмидтом. С него все начиналось и им все заканчивалось. Альфа и омега, зенит и надир, цельный однозначный фокус в жизни Эрика: «найти и уничтожить».
В последнее время Эрику все чаще хотелось оставить на бумаге все, что он помнил о своем детстве, и все, что готов был о нем додумать. Потому как, если в один прекрасный день в своей гонке за Шмидтом он таки вылетит с трассы, его записи будут единственным доказательством того, что его родители, Яков и Эди Леншерр, когда-то существовали в этом чертовом мире. И единственным, что сможет рассказать, кем на самом деле был Клаус Шмидт — ныне Себастьян Шоу.
А потом, в какой-то момент, Эрик вдруг понял, что все его детство у него в голове превратилось в сухую последовательность событий и больше напоминало военную хронику; что даже воспоминания о его матери (не говоря уже об отце) стянулись в один невероятно долгий, не прекращающийся день ее смерти, а как вернуть все то, что он чувствовал и понимал до этого, он не знал. Возможно, все это было погребено под телами всех бывших нацистов, которые так или иначе вставали у него на пути, а может быть, было безвозвратно утрачено, стерто и вымарано.
Конечно, за все годы осознания своих способностей, Эрик не мог не задаваться вопросом о том, есть ли на земле другие люди, похожие на него. Поверить в свои способности было достаточно сюрреалистично, представить, что ты такой не один — почти нереально.
Пока год назад Эмма не показала ему свою алмазную форму, конечно, а вот теперь появился еще и чертов Чарльз Ксавье, и, честно говоря, как бы Эрик ни пытался рассуждать логически о сложившейся ситуации, где-то на задворках сознания ему хотелось, чтобы первым встретившемся ему человеком, таким же как сам Эрик, непохожим на других, был именно Чарльз, а не Эмма Фрост.
Утром Ксавье в спальне Эрика не оказалось, чему тот был несказанно рад. То, о чем не хотелось думать ночью и под легкой поволокой алкоголя, в расплывающемся утреннем свете казалось необдуманным и опасным.
Эрик терпеть не мог совпадения, потому как обычно любое совпадение означало, что пора собирать чемоданы и залечь на дно. А тот факт, что под Эриком жил человек с необычными способностями, да еще и телепат, доводил Эрика едва ли не до параноидального тремора. Все было как будто не на месте. По большей части от того, что как бы его мозг ни стучал по черепу изнутри и ни пытался выдавать умные и рациональные предостережения, Эрика необъяснимо, до тошноты нелепо первый раз в жизни тянуло кому-то бездумно поверить. И может быть, даже дать ему почитать что-нибудь из своих рассказов. Что Эрика при этом крайне беспокоило, так это возможность и вероятность того, что все эти мысли могли быть плодом творчества Чарльза Ксавье относительно его, Эрика, головы. И эта неопределенность напополам с обсессивно-компульсивной осторожностью не давала ему покоя.
Черт возьми, надо было въехать в ту квартиру в Хобокене и не мучиться сейчас.
В любом случае, от Эммы никаких новостей не было, а это означало только одно — сидеть тихо и ждать собственного выхода.
Эрик вернулся в квартиру после обеда, уже с собственным ключом от подъезда и кое-какой информацией от местных осведомителей — на случай, если ему придется спешно уехать из Нью Йорка раньше времени; и на письменном столе нашел упаковку с лентой для печатной машинки и записку, сложенную пополам:
Видимо, окно на пожарную лестницу все же стоит запирать.
Эрик растерянно положил записку на стол и разгладил ногтем линию сгиба. Потом заправил ленту в машинку и стал набирать те 200 слов, которые вчера так и не оказались на бумаге.
Одному Богу было известно, почему Эрик решился в конце-концов прийти на «небольшую вечеринку», куда пригласил его Чарльз. По крайней мере, если он все же собрался бы сменить место проживания, то узнать до этого как можно больше о Чарльзе было неплохой идеей (хотя здравый смысл все еще пытался заставить его задуматься над тем, что находиться в одном доме с телепатом по определению не могло быть неплохой идеей).
И тем не менее.
Судя по звукам музыки, топоту и перманентно меняющим громкость и тональность голосам уже в 9 часов вечеринка преодолела все возможные рубежи «маленькой встречи для друзей», превратившись в очередной хаотичный бедлам. Эрик прихватил пустую вымытую чашку, позаимствованную у Чарльза прошлым утром (и которую Ксавье не забрал прошлой ночью), неторопливо спустился на этаж ниже и постучал в дверь.
Дверь открыл невысокий некрупный мужчина лет 60ти в круглых очках и с едва заметной лысиной на макушке, напоминавшей потертости на локтях старых пиджаков, подозрительно и хмуро оглядел Эрика и остановил взгляд на чашке:
- Вы что, за солью?
- Какой еще солью? - после некоторой паузы переспросил Эрик.
- Если вы за солью, то вы не по адресу. Эта квартира соли не видала, наверное, с довоенных времен, - ответил мужчина, указывая на кружку в руке у Эрика.
- Нет. Я по приглашению. А кружка... в подарок хозяину.
- Ну, если по приглашению, - мужчина расплылся в сомнительной улыбке и, позволив Эрику протиснуться внутрь квартиры, схватился за его руку. - Селзник, Дэвид Селзник.
Эрику понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя и пожать руку в ответ.
- ...Эрик.
- Отлично, Эрик, парень, нужно налить тебе выпить.
- Да, я бы не отказался, - ответил Эрик, одновременно выглядывая в толпе знакомое лицо. Единственное знакомое лицо, которое тут могло быть.
- Дженнифер! Дженнифер, налей этому несчастному выпить! - проорал мистер Селзник в сторону кухни и, хлопнув Эрика по плечу, толкнул его в нужном направлении.
Говорить о плотности человеческих тел в квартире на квадратный метр было, наверное, невозможно. Пожалуй, даже в машинах и кораблях с беженцами и то было меньше народу, и уж совершенно точно меньше шума. В тот момент, когда Эрик почти собрался с духом, чтобы героически протиснуться на кухню к этой самой Дженнифер, в дверь снова постучали.
Совсем молодой рыжий парень, очевидно курьер, ввалился через порог и объявил громким нескладным голосом, что заказ на имя мистера Ксавье прибыл и что с мистера Ксавье, сэр, 8 долларов 33 цента. В этот момент Эрика не слишком аккуратно схватили за локоть и попытались развернуть.
- Хей! Эрвин, отнеси-ка эту коробку на кухню, будь другом, - отозвался все тот же мистер Селзник и, не дождавшись, ответа, взгромоздил эту самую коробку Эрику на руки.
- Эрик. Не Эрвин. И только если вы поделитесь сигаретой, - ответил Эрик, скептически приподнимая бровь и незаметно разминая пальцы левой руки (в которой не было чашки), продолжая кое-как стискивать коробку. Наверняка, у этого типа была какая-нибудь металлическая пломба.
- Для тебя никогда не жалко сигареты, Эрни, - широко улыбнулся Селзник (Эрик не смог понять — самодовольно ли, или более-менее добродушно), запихнул Эрику в рот сигарету из собственного портсигара и поджег.
- Но 8 долларов 33 цента, сэр! - продолжал вопить веснушчатый курьер, пока к нему не подошла какая-то девица, выбеленная пероксидом, и не закинула руку ему на плечи.
Эрик покачал головой, перекатил сигарету в уголок рта и направился на кухню, расчищая себе путь коробкой (возможно, это была не такая уж и плохая идея).
Стоило ему поставить коробку на раковину, как в чашку, которая все еще была у него в руке, кто-то стал наливать выпивку. Судя по всему — бурбон. Судя по всему, этим кем-то была та самая Дженнифер — молодая брюнетка с волнистыми волосами и ярко красными большими губами.
- Сладкий, ты такой осмотрительный, уже с чашкой, - проворковала она и, икнув, выдохнула Эрику в лицо дым.
Эрик стиснул зубы, пытаясь улыбнуться в ответ, когда за спиной у него прозвучал знакомый голос:
- Джениффер, дорогая, твой муж опять лезет к своей бывшей жене. Тебе нужно получше за ним следить, - сказал Чарльз и осторожно пролез у Эрика под рукой.
Брюнетка закатила глаза, но поспешила исчезнуть в толпе.
Чарльз выглядел в общем-то почти так же, как и прошлой ночью, когда нежданно-негаданно влез к Эрику в окно: темные брюки, рубашка, черный узкий жилет, никаких пиджаков, одни только расстегнутые пуговицы. В руках у него был небольшой мундштук, но курил он его будто трубку — засовывая в угол рта, сжимая зубами и странно складывая при этом губы.
- Эрик, я так рад, что ты пришел, - Ксавье осторожно касался теплыми пальцами локтя Эрика и смотрел своими до невозможности честными глазами.
Эрик недоуменно пытался решить, какое выражение должно принять его лицо. В итоге он остановился на мягком изумлении и ответил, слегка ухмыляясь:
- Как я мог упустить возможность лишний раз послушать Чабби Чекера.
Чарльз довольно улыбнулся в ответ, забрал на минуту у Эрика чашку с бурбоном, сделал глоток, вернул обратно и возразил:
- О нет, сегодня нам повезло, и в фаворитах, кажется, Дюк Эллингтон.
Эрик не успел словесно выразить свое необыкновенное облегчение от данного факта, когда на плечи к нему свалился какой-то мешок, так что он по инерции застыл, напрягся и собирался уже было потянуться свой силой к ближайшим металлическим кухонным приборам, но «мешок» вдруг мяукнул и стал топтаться по его шее. Эрик выдохнул, а Чарльз, очевидно, видя выражение его лица, захохотал и чуть было не подавился дымом (поделом). Потом одной рукой снял Кота с Эрика, и Кот тут же начал тыкаться мордой ему под подбородок.
- Нам нужно поговорить, но подальше от любопытных ушей. Так что я предлагаю закрыться в ванной, - чуть более серьезно и несколько тише, так что его было едва слышно за неоднородным шумом в квартире, сказал Чарльз. - А Коту, как мне кажется, нужно прогуляться. Его этот спертый воздух угнетает.
Эрик не стал подавлять очередную расцветающую на губах ухмылку и последовал за Ксавье.
Чарльз запер дверь, отодвинул занавеску над ванной, залез в нее, ванну, и выпихнул несчастное животное в окно, которое, видимо, вело на пожарную лестницу (и каким-то абсурдным образом располагалась прямо над ванной), все это время балансируя в другой руке мундштук с почти полностью истлевшей сигаретой. Эрик прислонился к раковине, ожидая, что Чарльз вылезет из ванны и, вероятно, сядет на ее бортик, но Ксавье не торопился и, кажется, весьма удобно расположился внутри. Возможно, он был более пьян, чем Эрику изначально показалось.
Чарльз махнул рукой на пустующую половину ванны, улыбнулся и вопросительно поднял бровь:
- Я оставил тебе место.
Эрик сложил руки на груди и едва подавил нетерпеливый выдох:
- Ты смеешься надо мной? Я думал, что нам с тобой предстоит серьезный разговор.
- Все верно.
- В ванне?
- Эрик, ты медлишь, это всего лишь самое далекое место от двери. На всякий случай, - Чарльз умудрялся одновременно выглядеть покровительствующим и трогательно неуверенным. И подмигнуть.
Эрик вздохнул, проклял все на свете и залез в ванну, думая о том, в какой момент его жизнь превратилась в это необъяснимое наркотическое нечто.
- Может, ты еще и занавеску задернешь, для пущей конспиративности, - пробормотал Эрик, но Чарльз сделала вид, что не расслышал.
- Эрик. Я хотел сказать. Я понимаю, если ты сейчас не доверяешь мне, - начал Ксавье.
Тональность их разговора мгновенно поменялась, будто кто-то неосмотрительно оставил зимой открытой входную дверь.
Да уж, сидеть в чертовой ванне с нетрезвым телепатом было не тем, чем в своей жизни привык заниматься Эрик, а все, что не было привычным, по определению было подозрительным. Но хотя бы окно было в шаговой доступности, что не могло не радовать. Спину начало сводить от сосредоточенности.
- Это нормально. Я понимаю, - продолжал Чарльз, его глаза были слегка красные, покрытые тонкой паутиной лопнувших капилляров, то ли от выпивки, то ли от чего-то еще. - Учитывая специфику моего дара, это не удивительно, - на этом месте Ксавье слабо улыбнулся, передергивая пологой волной своих туго обтянутых белой рубашкой плеч, и Эрику на мгновение стало неловко, потому что, наверное, даже если бы весь мир состоял из таких людей, как они, Чарльз бы все равно стоял особняком — «из-за специфики его дара», как он выразился.
- Что ты знаешь обо мне? - ответил Эрик, внезапно охрипшим голосом, но сделал вид, что просто понизил тон.
- Все, точнее почти все. Ты, наверное, уже заметил, что я иногда склонен к... самоуверенности. Многое — это, наверное, будет самым верным ответом. Эрик, я уже говорил тебе, что у тебя невероятный... разум. Я никогда не встречал никого... Пожалуйста, Эрик, поверь мне, я тебе не враг. Я хочу быть на твоей стороне.
- Что ты знаешь обо мне? - повторил Эрик, медленнее и более настойчиво. - Что именно и как много.
Чарльз вздохнул и, судя по катящемуся звуку, отпустил мундштук из свесившейся через бортик ванны руки, потер глаза и ответил:
- Я знаю о твоем детстве. Знаю, о твоей матери и Шмидте, я старался по большей части пропустить все, что касалось твоей личной жизни, и я заставил себя остановиться на том, когда ты... встретил мистера Вагнера.
Вагнера. Эрика не передернуло и он посчитал это маленькой победой.
Эрику было слегка за 20, он пытался выудить из этого типа нужную информацию, а потом что-то пошло не так и... почти случайно, в порыве ярости и бессилия, пока старик юлил и почти незаметно издевался, в полной уверенности, что Эрику не хватит духу. Не хватит духу на... Эрику и правда почти не хватило. Чертов Вагнер со своей чертовой подагрой, который являлся Эрику во снах еще месяцы и месяцы спустя, пока Эрик не заставил себя каждый раз при мысли о нем цитировать про себя, пункт за пунктом, его «послужной список». Дальше было намного проще, пожалуй, даже слишком.
Чарльз любопытствующе и как-то жалобно, но молча, смотрел на Эрика, и Эрик уже начинал ненавидеть это выражение лица.
- Откуда я знаю, что это правда? Что ты не играешь с моими мозгами прямо сейчас, - это был резонный вопрос, логичный и абсолютно рациональный, но Чарльз поджал дрожжащие губы, и Эрик тут же остро захотел извиниться. Но не стал. Вместо этого сказал: - Я предлагаю обмен. Это будет честно. Ты сам когда-то предлагал бартер — тут что-то в этом роде.
Чарльз наклонил голову на бок, и его глаза чуть расширились, будто он удивился, как сам до этого не додумался.
- Ты знаешь о моих страшных тайнах. Покажи мне свои, - продолжил Эрик. - Самое ужасное воспоминание, связанное с детством. А если их там нет, то просто — самое ужасное воспоминание.
Наверное, стоило бы заставить Ксавье рассказать о своих слабых местах, это было бы намного полезнее, чем обмен детскими травмами, но... Эрику не хотелось быть жестоким по отношению к человеку, первому человеку за долгое время, который с такой готовностью и наивной уверенностью принял Эрика таким, каким он был, зная о нем столько, сколько, пожалуй, не знал больше никто. Кто бы мог подумать, что в они познакомились вчера утром.
Кадык Чарльза слегка дернулся. Ксавье забегал глазами, будто пытаясь придумать, как отказаться, но в конце концов кивнул, теребя пальцами уголок манжета на рубашке, и улыбнулся, едва заметно, но уверенно.
- Это более чем честно. Я так понимаю, что ты хочешь, чтобы я показал тебе это телепатически? Если так тебе будет спокойнее, можешь уравновесить ситуацию своими силами. Обвить кран вокруг моей шеи или что-нибудь вроде того. Для подстраховки, или называй, как хочешь, - если Чарльз снова начал шутить, это либо означало, что Эрик по уши в дерьме, либо — что все будет не так уж и плохо.
Эрик задумался на минуту, по в итоге отказался, покачав головой. В конце концов, слишком красивая шея, чтобы оставлять на ней синяки.
Чарльз твердо посмотрел Эрику в глаза и прижал указательный и средний пальцы к виску.
Эрик выдохнул и открыл глаза. Он не помнил, чтобы закрывал их, но, наверное, это всегда происходило, когда... честно говоря, он вообще не был уверен, как правильно назвать этот новый опыт. Его сигарета почти догорела, так что он затушил ее о подоконник и выкинул в окно. Где-то в груди гулко саднило. Чарльз сидел напротив, нахмурившись, прижавшись одним виском в бортику ванны и потирая пальцами второй. Эрику показалось, что в линиях его тела все еще остаточно проглядывали следы того ребенка, которого он только что видел у себя в голове. Или у Ксавье в голове, черт разберет этих телепатов.
- Мне очень жаль, Чарльз, - ответил наконец Эрик после нескольких минут обоюдного молчания. Чарльз как-то то ли пьяно, то ли нездорово улыбнулся. Но почти тут же выдохнул, и его лицо разгладилось.
Они не сговариваясь откинулись назад и оперлись спинами на противоположные бортики ванны и теперь касались друг друга коленями. Чарльз продолжил нервно теребить рукав, а Эрик вспомнил о все еще зажатой в правой руке чашке с бурбоном. Все это очень походило на размышления о том, что лучше: иметь, но потерять, или никогда не иметь. И Эрику, честно говоря, не особенно хотелось задерживаться на этих мыслях. По большому счету, единственное, чего ему сейчас хотелось, так это напиться и заняться сексом (потому как количество тактильности со стороны Ксавье уже успело преодолеть все пределы скромности, а Эрику, в конце концов, не были чужды базовые физические потребности). И хотя бы первая часть этого плана точно была осуществима.
По ванне вдруг застучал какой-то маленький объект, скатился вниз, к ним под ноги. Чарльз засуетился и, бормоча себе под нос «моя запонка», начал рыскать по дну ванны. Эрик выдохнул, поймал в фокус небольшой металлический замок, простая форма, и запонка тут же оказалась у него на ладони — круглая и покрытая глубокой синей эмалью (прямо под цвет глаз?). Чарльз перевел взгляд на ладонь Эрика и широко улыбнулся, и они оба засмеялись, задыхаясь недовздохами и даже не в полную силу. Под синей эмалью проглядывали тонкие, едва заметные гильоширные завитки.
Эрик подумал, что у него, наверное, просто не хватит сил съехать с этой квартиры и больше никогда не увидеть Чарльза Ксавье. Может быть, он думал слишком громко, потому что улыбка Чарльза приобрела слегка шкодливый оттенок.
Эрик бы сказал, что воздух между ними наконец разрядился и перестал свинцом набиваться в легкие и искрить напряжением, и это действительно было так, за исключением того, что тяжелое, чужеродное, ноющее чувство в его груди убирать свои когти отказывалось.
Чарльз забрал запонку с ладони Эрика, а потом вдруг потянулся к его руке и сжал его предплечье. Эрик в ответ протянул Ксавье чашку с остатками бурбона.
Несмотря на ноющие от твердой ванны задницы, они просидели вместе, почти не меняя положения, еще, наверное, с час — то обмениваясь взаимно ироничными репликами, то беззастенчиво всматриваясь друг в друга, — пока наконец кто-то ни принялся бесцеремонно ломиться в запертую дверь. Эрик едва сдержался, чтобы ни открыть замок и ни заставить нетерпеливого идиота с разбега разбить нос о кафель на полу.
Чарльз, снова в весьма приподнятом настроении, по этому поводу заявил:
- Друг мой, все это определенно нужно запить шампанским!
еще парочка авторских комментариев* - * - *
- да, вероятность того, что Эрик пошел работать в 10 лет в то время была мала, но в принципе могла существовать. в 30ых годах детский труд почти перестали использовать, но малый процент его все равно встречался. энивей, у меня просто было много мозгоебства по поводу возраста персонажей, дат и соответствий, поэтому такими вещами (т.е. здравым смыслом) местами приходилось жертвовать xD
- я подарила Чарли те запонки! фотка где-то в недавних постах :3
- глава должна была быть еще больше на самом деле, но я решила, что климатический момент тут уже есть, так что остаток пойдет дальше, т.е. это подтверждает факт того, что я пишу одни пьяные вечеринки
вот вам немного про детство эрика (ну и не только), надеюсь, вы не умрете со скуки, пока будете это читать. лол просто я не могла не включить в итоге сюда всю его детскую биографию, раз уж она была у меня придумана xDDDD ме идиото, вотевер
что меня напрягает, так это... в общем наличие Шоу ебет мне мозг. адски. большую часть времени я сижу и думаю о развитии сюжета именно в его сторону. я, чессгря, не большой спец детективных сюжетов или типа того, поэтому я очень боюсь все это нахрен запороть. но ладно, надеюсь на лучшее x) сюжетный сюжет (который про Шоу), кстати, начнет появляться, наверное, через главу... я так думаю. вообще там как-то все очень быстро происходит. быстрее чем в каноне. меня это несколько угнетает. ладно! заканчиваю со своими блабла) после главы еще пару заметок/комментариев
и конечно. спасибо огромное моей 3ip* за всю ее поддержку с сааамого-самого начала, с зарождении идеи еще так сказать) и не меньшее спасибо iell тоже за то, что постоянно слушает мои вопли, и что вчера помогала вычитывать эту абсурдную главу
Clap Hands, Here Comes Charlie
Erik/Charles
Erik/Charles
part 3
part 3
Эрик и помнил, и не помнил день, в который погиб его отец. За это он одновременно и ненавидел себя, потому что ему была отвратительна одна мысль о том, что память о его отце может быть безвозвратно потеряна, потому как, кроме Эрика, хранить ее было больше некому; и одновременно испытывал стыдливое облегчение, так как день смерти своей матери он помнил лучше, чем любой вчерашний, а этого уже было достаточно, чтобы безвозвратно повредить ему голову. Так он считал.
Эрику было 7 лет, когда по всей Германии прокатилась Хрустальная ночь. Название было бы весьма романтичным, если не знать, что за ним скрывается. Эрик в тот момент вообще не понимал, что происходит, только то, что папа и мама очень боятся и что поэтому боится сам Эрик. По большей части все, что Эрик знал сейчас о той ночи, мать рассказала ему несколько лет позже. Но некоторые вещи мутно дребезжали на краю его собственного осознания.
Они стояли втроем возле горящей синагоги, когда ее крыша обрушилась внутрь. Отец Эрика хватался за голову и что-то говорил, не прерываясь ни на секунду, а мать плакала и повторяла «Яша, Яша!». Видимо, отец уговорил их с матерью вернуться домой, спрятаться или бежать, и это был последний раз, когда Эрик его видел. Дома Эди Леншерр звонила своим друзьям-немцем — у нее было много друзей среди немцев, возможно, даже больше, чем среди евреев. Никто так и не взял трубку.
Но что Эрик помнил о той ночи лучше всего — так это постоянный, не прекращающийся звук бьющегося стекла, чистый и страшный звон.
Почему-то в тот день его дар так и не «пробудился». («И что бы ты изменил, если бы мог тогда двигать металлические пуговицы?» - бесстрастно заявлял голос у него в голове).
В том же году они с матерью бежали в Польшу, откуда почти сразу иммигрировали в США, где жила двоюродная сестра его матери — Камила. И хотя они не были близки, она согласилась предоставить им жилье, потому как Европа в тот момент буквально застыла на выдохе очередной мировой войны.
Иммиграцией в США, конечно, это можно было назвать весьма смутно. После долгих уговоров посольство начало выдавать паспорта и визы почти всем подряд. Люди набивались в корабли, заполняли каюты, палубы и трюмы, ютились, как мыши, мокрые и полуживые, но на пути, как им казалось, к лучшей жизни, к возможности пережить это страшное, нависавшее над ними время. Есть было почти нечего, все были больные, испуганные, изможденные, и Эрик с матерью каждый вечер повторяли друг другу: «Еще один день», - потому что даже выдуманная уверенность в завтрашнем дне делала их сильнее.
Как оказалось (и как можно было догадаться, но Эрику тогда было 7 лет, и он понятия не имел о таких вещах), добраться до Америки было лишь половиной дела. По кораблю вместе со сквозняками расходились слухи, что для официального въезда в страну нужно знать английский язык, но что при таком потоке беженцев проверять всех досконально возможности не было, поэтому людей просили переводить Библию — разные куски для разных национальностей. Его мать выучила свой кусок, и хотя для Эрика это было не обязательно, он выучил его вместе с ней, а вместе с ним еще и строчки, которые повторяла рядом с ними какая-то греческая семья.
Тетка Камила, жившая в Детройте, оплатила им железнодорожный билет и отдала одну из своих комнат, а когда Эрику исполнилось 10 и он больше не мог спокойно смотреть на то, как его мать работала на всех работах, куда ее только брали, едва ела, едва спала и едва находилась в сознании, Камила через своего мужа помогла Эрику устроиться на завод дженерал моторс. Если бы тогда Эрик знал, что эта работа повлечет за собой, возможно, он бы повременил с ней хотя бы еще несколько лет..
Поначалу Эрика не подпускали к станкам вообще (хотя он и прибавил к своему возрасту 3 лишних года), и он мог только издалека наблюдать за гигантскими металлическими чудовищами вокруг. Впервые в жизни он ощущал себя в своей тарелке, хотя объективно был настолько далеко от нее, насколько это вообще было возможно. Но он готов был поклясться тогда, что мог говорить с этими машинами у себя в голове, что слышал стук их зубов и скрип их металлических сердец каждую ночь, когда пытался заснуть, и когда ему наконец разрешили работать на конвейере, он будто впервые смог вдохнуть полной грудью в этом насквозь пропитанном отходами машиностроения городе.
15 секунд сосед Эрика сверлит подшипник, 15 секунд Эрик шлифует его и передает дальше. Каждый шаг на конвейре — 15 секунд, и если он встает из-за тебя три раза, ты рискуешь собственной шкурой. Эрик никогда не задумывался, почему любые детали так легко оказывались у него в руках, почему он так хорошо и быстро с ними управлялся, вставлял запчасти в карбюратор почти не глядя и едва ли на ощупь. В то время он искренне верил в то, что у него просто природная склонность в данному виду работы.
Однажды Эрик решил, что хорошей идеей было бы ускорить свои темпы, тратить на деталь меньше времени, и это было в общем-то довольно просто. Когда через какое-то время он вернулся с перерыва, то обнаружил, что его ремень на токарном станке перерезали, и пока он пытался найти новый, конвейер встал. Послание было довольно однозначным: «Не выделяйся». И когда вечером после смены Эрик собирался домой, все еще сжимая кулаки от бессилия и тихой ненависти, к нему подошел человек трудно определимого возраста, с тонкой полоской усов над верхней губой и осторожной улыбкой, не касающейся его глаз, и представился доктором Шмидтом. С него все начиналось и им все заканчивалось. Альфа и омега, зенит и надир, цельный однозначный фокус в жизни Эрика: «найти и уничтожить».
В последнее время Эрику все чаще хотелось оставить на бумаге все, что он помнил о своем детстве, и все, что готов был о нем додумать. Потому как, если в один прекрасный день в своей гонке за Шмидтом он таки вылетит с трассы, его записи будут единственным доказательством того, что его родители, Яков и Эди Леншерр, когда-то существовали в этом чертовом мире. И единственным, что сможет рассказать, кем на самом деле был Клаус Шмидт — ныне Себастьян Шоу.
А потом, в какой-то момент, Эрик вдруг понял, что все его детство у него в голове превратилось в сухую последовательность событий и больше напоминало военную хронику; что даже воспоминания о его матери (не говоря уже об отце) стянулись в один невероятно долгий, не прекращающийся день ее смерти, а как вернуть все то, что он чувствовал и понимал до этого, он не знал. Возможно, все это было погребено под телами всех бывших нацистов, которые так или иначе вставали у него на пути, а может быть, было безвозвратно утрачено, стерто и вымарано.
Конечно, за все годы осознания своих способностей, Эрик не мог не задаваться вопросом о том, есть ли на земле другие люди, похожие на него. Поверить в свои способности было достаточно сюрреалистично, представить, что ты такой не один — почти нереально.
Пока год назад Эмма не показала ему свою алмазную форму, конечно, а вот теперь появился еще и чертов Чарльз Ксавье, и, честно говоря, как бы Эрик ни пытался рассуждать логически о сложившейся ситуации, где-то на задворках сознания ему хотелось, чтобы первым встретившемся ему человеком, таким же как сам Эрик, непохожим на других, был именно Чарльз, а не Эмма Фрост.
***
Утром Ксавье в спальне Эрика не оказалось, чему тот был несказанно рад. То, о чем не хотелось думать ночью и под легкой поволокой алкоголя, в расплывающемся утреннем свете казалось необдуманным и опасным.
Эрик терпеть не мог совпадения, потому как обычно любое совпадение означало, что пора собирать чемоданы и залечь на дно. А тот факт, что под Эриком жил человек с необычными способностями, да еще и телепат, доводил Эрика едва ли не до параноидального тремора. Все было как будто не на месте. По большей части от того, что как бы его мозг ни стучал по черепу изнутри и ни пытался выдавать умные и рациональные предостережения, Эрика необъяснимо, до тошноты нелепо первый раз в жизни тянуло кому-то бездумно поверить. И может быть, даже дать ему почитать что-нибудь из своих рассказов. Что Эрика при этом крайне беспокоило, так это возможность и вероятность того, что все эти мысли могли быть плодом творчества Чарльза Ксавье относительно его, Эрика, головы. И эта неопределенность напополам с обсессивно-компульсивной осторожностью не давала ему покоя.
Черт возьми, надо было въехать в ту квартиру в Хобокене и не мучиться сейчас.
В любом случае, от Эммы никаких новостей не было, а это означало только одно — сидеть тихо и ждать собственного выхода.
Эрик вернулся в квартиру после обеда, уже с собственным ключом от подъезда и кое-какой информацией от местных осведомителей — на случай, если ему придется спешно уехать из Нью Йорка раньше времени; и на письменном столе нашел упаковку с лентой для печатной машинки и записку, сложенную пополам:
«Дорогой Эрик!
Я понимаю, что наш вчерашний разговор утром скорее всего ударил тебе в голову не хуже похмелья. И я искренне прошу прощения за то, что до этого без разрешения наведывался в твои мысли — я даю тебе слово, этого больше не повторится, не без твоего на то разрешения. Пожалуйста, друг мой, не делай скоропалительный выводов и не принимай поспешных решений. Я очень надеюсь, что ты появишься сегодня вечером на небольшой вечеринке у меня дома.
Твой друг,
Чарльз Ксавье»
Я понимаю, что наш вчерашний разговор утром скорее всего ударил тебе в голову не хуже похмелья. И я искренне прошу прощения за то, что до этого без разрешения наведывался в твои мысли — я даю тебе слово, этого больше не повторится, не без твоего на то разрешения. Пожалуйста, друг мой, не делай скоропалительный выводов и не принимай поспешных решений. Я очень надеюсь, что ты появишься сегодня вечером на небольшой вечеринке у меня дома.
Твой друг,
Чарльз Ксавье»
Видимо, окно на пожарную лестницу все же стоит запирать.
Эрик растерянно положил записку на стол и разгладил ногтем линию сгиба. Потом заправил ленту в машинку и стал набирать те 200 слов, которые вчера так и не оказались на бумаге.
***
Одному Богу было известно, почему Эрик решился в конце-концов прийти на «небольшую вечеринку», куда пригласил его Чарльз. По крайней мере, если он все же собрался бы сменить место проживания, то узнать до этого как можно больше о Чарльзе было неплохой идеей (хотя здравый смысл все еще пытался заставить его задуматься над тем, что находиться в одном доме с телепатом по определению не могло быть неплохой идеей).
И тем не менее.
Судя по звукам музыки, топоту и перманентно меняющим громкость и тональность голосам уже в 9 часов вечеринка преодолела все возможные рубежи «маленькой встречи для друзей», превратившись в очередной хаотичный бедлам. Эрик прихватил пустую вымытую чашку, позаимствованную у Чарльза прошлым утром (и которую Ксавье не забрал прошлой ночью), неторопливо спустился на этаж ниже и постучал в дверь.
Дверь открыл невысокий некрупный мужчина лет 60ти в круглых очках и с едва заметной лысиной на макушке, напоминавшей потертости на локтях старых пиджаков, подозрительно и хмуро оглядел Эрика и остановил взгляд на чашке:
- Вы что, за солью?
- Какой еще солью? - после некоторой паузы переспросил Эрик.
- Если вы за солью, то вы не по адресу. Эта квартира соли не видала, наверное, с довоенных времен, - ответил мужчина, указывая на кружку в руке у Эрика.
- Нет. Я по приглашению. А кружка... в подарок хозяину.
- Ну, если по приглашению, - мужчина расплылся в сомнительной улыбке и, позволив Эрику протиснуться внутрь квартиры, схватился за его руку. - Селзник, Дэвид Селзник.
Эрику понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя и пожать руку в ответ.
- ...Эрик.
- Отлично, Эрик, парень, нужно налить тебе выпить.
- Да, я бы не отказался, - ответил Эрик, одновременно выглядывая в толпе знакомое лицо. Единственное знакомое лицо, которое тут могло быть.
- Дженнифер! Дженнифер, налей этому несчастному выпить! - проорал мистер Селзник в сторону кухни и, хлопнув Эрика по плечу, толкнул его в нужном направлении.
Говорить о плотности человеческих тел в квартире на квадратный метр было, наверное, невозможно. Пожалуй, даже в машинах и кораблях с беженцами и то было меньше народу, и уж совершенно точно меньше шума. В тот момент, когда Эрик почти собрался с духом, чтобы героически протиснуться на кухню к этой самой Дженнифер, в дверь снова постучали.
Совсем молодой рыжий парень, очевидно курьер, ввалился через порог и объявил громким нескладным голосом, что заказ на имя мистера Ксавье прибыл и что с мистера Ксавье, сэр, 8 долларов 33 цента. В этот момент Эрика не слишком аккуратно схватили за локоть и попытались развернуть.
- Хей! Эрвин, отнеси-ка эту коробку на кухню, будь другом, - отозвался все тот же мистер Селзник и, не дождавшись, ответа, взгромоздил эту самую коробку Эрику на руки.
- Эрик. Не Эрвин. И только если вы поделитесь сигаретой, - ответил Эрик, скептически приподнимая бровь и незаметно разминая пальцы левой руки (в которой не было чашки), продолжая кое-как стискивать коробку. Наверняка, у этого типа была какая-нибудь металлическая пломба.
- Для тебя никогда не жалко сигареты, Эрни, - широко улыбнулся Селзник (Эрик не смог понять — самодовольно ли, или более-менее добродушно), запихнул Эрику в рот сигарету из собственного портсигара и поджег.
- Но 8 долларов 33 цента, сэр! - продолжал вопить веснушчатый курьер, пока к нему не подошла какая-то девица, выбеленная пероксидом, и не закинула руку ему на плечи.
Эрик покачал головой, перекатил сигарету в уголок рта и направился на кухню, расчищая себе путь коробкой (возможно, это была не такая уж и плохая идея).
Стоило ему поставить коробку на раковину, как в чашку, которая все еще была у него в руке, кто-то стал наливать выпивку. Судя по всему — бурбон. Судя по всему, этим кем-то была та самая Дженнифер — молодая брюнетка с волнистыми волосами и ярко красными большими губами.
- Сладкий, ты такой осмотрительный, уже с чашкой, - проворковала она и, икнув, выдохнула Эрику в лицо дым.
Эрик стиснул зубы, пытаясь улыбнуться в ответ, когда за спиной у него прозвучал знакомый голос:
- Джениффер, дорогая, твой муж опять лезет к своей бывшей жене. Тебе нужно получше за ним следить, - сказал Чарльз и осторожно пролез у Эрика под рукой.
Брюнетка закатила глаза, но поспешила исчезнуть в толпе.
Чарльз выглядел в общем-то почти так же, как и прошлой ночью, когда нежданно-негаданно влез к Эрику в окно: темные брюки, рубашка, черный узкий жилет, никаких пиджаков, одни только расстегнутые пуговицы. В руках у него был небольшой мундштук, но курил он его будто трубку — засовывая в угол рта, сжимая зубами и странно складывая при этом губы.
- Эрик, я так рад, что ты пришел, - Ксавье осторожно касался теплыми пальцами локтя Эрика и смотрел своими до невозможности честными глазами.
Эрик недоуменно пытался решить, какое выражение должно принять его лицо. В итоге он остановился на мягком изумлении и ответил, слегка ухмыляясь:
- Как я мог упустить возможность лишний раз послушать Чабби Чекера.
Чарльз довольно улыбнулся в ответ, забрал на минуту у Эрика чашку с бурбоном, сделал глоток, вернул обратно и возразил:
- О нет, сегодня нам повезло, и в фаворитах, кажется, Дюк Эллингтон.
Эрик не успел словесно выразить свое необыкновенное облегчение от данного факта, когда на плечи к нему свалился какой-то мешок, так что он по инерции застыл, напрягся и собирался уже было потянуться свой силой к ближайшим металлическим кухонным приборам, но «мешок» вдруг мяукнул и стал топтаться по его шее. Эрик выдохнул, а Чарльз, очевидно, видя выражение его лица, захохотал и чуть было не подавился дымом (поделом). Потом одной рукой снял Кота с Эрика, и Кот тут же начал тыкаться мордой ему под подбородок.
- Нам нужно поговорить, но подальше от любопытных ушей. Так что я предлагаю закрыться в ванной, - чуть более серьезно и несколько тише, так что его было едва слышно за неоднородным шумом в квартире, сказал Чарльз. - А Коту, как мне кажется, нужно прогуляться. Его этот спертый воздух угнетает.
Эрик не стал подавлять очередную расцветающую на губах ухмылку и последовал за Ксавье.
***
Чарльз запер дверь, отодвинул занавеску над ванной, залез в нее, ванну, и выпихнул несчастное животное в окно, которое, видимо, вело на пожарную лестницу (и каким-то абсурдным образом располагалась прямо над ванной), все это время балансируя в другой руке мундштук с почти полностью истлевшей сигаретой. Эрик прислонился к раковине, ожидая, что Чарльз вылезет из ванны и, вероятно, сядет на ее бортик, но Ксавье не торопился и, кажется, весьма удобно расположился внутри. Возможно, он был более пьян, чем Эрику изначально показалось.
Чарльз махнул рукой на пустующую половину ванны, улыбнулся и вопросительно поднял бровь:
- Я оставил тебе место.
Эрик сложил руки на груди и едва подавил нетерпеливый выдох:
- Ты смеешься надо мной? Я думал, что нам с тобой предстоит серьезный разговор.
- Все верно.
- В ванне?
- Эрик, ты медлишь, это всего лишь самое далекое место от двери. На всякий случай, - Чарльз умудрялся одновременно выглядеть покровительствующим и трогательно неуверенным. И подмигнуть.
Эрик вздохнул, проклял все на свете и залез в ванну, думая о том, в какой момент его жизнь превратилась в это необъяснимое наркотическое нечто.
- Может, ты еще и занавеску задернешь, для пущей конспиративности, - пробормотал Эрик, но Чарльз сделала вид, что не расслышал.
- Эрик. Я хотел сказать. Я понимаю, если ты сейчас не доверяешь мне, - начал Ксавье.
Тональность их разговора мгновенно поменялась, будто кто-то неосмотрительно оставил зимой открытой входную дверь.
Да уж, сидеть в чертовой ванне с нетрезвым телепатом было не тем, чем в своей жизни привык заниматься Эрик, а все, что не было привычным, по определению было подозрительным. Но хотя бы окно было в шаговой доступности, что не могло не радовать. Спину начало сводить от сосредоточенности.
- Это нормально. Я понимаю, - продолжал Чарльз, его глаза были слегка красные, покрытые тонкой паутиной лопнувших капилляров, то ли от выпивки, то ли от чего-то еще. - Учитывая специфику моего дара, это не удивительно, - на этом месте Ксавье слабо улыбнулся, передергивая пологой волной своих туго обтянутых белой рубашкой плеч, и Эрику на мгновение стало неловко, потому что, наверное, даже если бы весь мир состоял из таких людей, как они, Чарльз бы все равно стоял особняком — «из-за специфики его дара», как он выразился.
- Что ты знаешь обо мне? - ответил Эрик, внезапно охрипшим голосом, но сделал вид, что просто понизил тон.
- Все, точнее почти все. Ты, наверное, уже заметил, что я иногда склонен к... самоуверенности. Многое — это, наверное, будет самым верным ответом. Эрик, я уже говорил тебе, что у тебя невероятный... разум. Я никогда не встречал никого... Пожалуйста, Эрик, поверь мне, я тебе не враг. Я хочу быть на твоей стороне.
- Что ты знаешь обо мне? - повторил Эрик, медленнее и более настойчиво. - Что именно и как много.
Чарльз вздохнул и, судя по катящемуся звуку, отпустил мундштук из свесившейся через бортик ванны руки, потер глаза и ответил:
- Я знаю о твоем детстве. Знаю, о твоей матери и Шмидте, я старался по большей части пропустить все, что касалось твоей личной жизни, и я заставил себя остановиться на том, когда ты... встретил мистера Вагнера.
Вагнера. Эрика не передернуло и он посчитал это маленькой победой.
Эрику было слегка за 20, он пытался выудить из этого типа нужную информацию, а потом что-то пошло не так и... почти случайно, в порыве ярости и бессилия, пока старик юлил и почти незаметно издевался, в полной уверенности, что Эрику не хватит духу. Не хватит духу на... Эрику и правда почти не хватило. Чертов Вагнер со своей чертовой подагрой, который являлся Эрику во снах еще месяцы и месяцы спустя, пока Эрик не заставил себя каждый раз при мысли о нем цитировать про себя, пункт за пунктом, его «послужной список». Дальше было намного проще, пожалуй, даже слишком.
Чарльз любопытствующе и как-то жалобно, но молча, смотрел на Эрика, и Эрик уже начинал ненавидеть это выражение лица.
- Откуда я знаю, что это правда? Что ты не играешь с моими мозгами прямо сейчас, - это был резонный вопрос, логичный и абсолютно рациональный, но Чарльз поджал дрожжащие губы, и Эрик тут же остро захотел извиниться. Но не стал. Вместо этого сказал: - Я предлагаю обмен. Это будет честно. Ты сам когда-то предлагал бартер — тут что-то в этом роде.
Чарльз наклонил голову на бок, и его глаза чуть расширились, будто он удивился, как сам до этого не додумался.
- Ты знаешь о моих страшных тайнах. Покажи мне свои, - продолжил Эрик. - Самое ужасное воспоминание, связанное с детством. А если их там нет, то просто — самое ужасное воспоминание.
Наверное, стоило бы заставить Ксавье рассказать о своих слабых местах, это было бы намного полезнее, чем обмен детскими травмами, но... Эрику не хотелось быть жестоким по отношению к человеку, первому человеку за долгое время, который с такой готовностью и наивной уверенностью принял Эрика таким, каким он был, зная о нем столько, сколько, пожалуй, не знал больше никто. Кто бы мог подумать, что в они познакомились вчера утром.
Кадык Чарльза слегка дернулся. Ксавье забегал глазами, будто пытаясь придумать, как отказаться, но в конце концов кивнул, теребя пальцами уголок манжета на рубашке, и улыбнулся, едва заметно, но уверенно.
- Это более чем честно. Я так понимаю, что ты хочешь, чтобы я показал тебе это телепатически? Если так тебе будет спокойнее, можешь уравновесить ситуацию своими силами. Обвить кран вокруг моей шеи или что-нибудь вроде того. Для подстраховки, или называй, как хочешь, - если Чарльз снова начал шутить, это либо означало, что Эрик по уши в дерьме, либо — что все будет не так уж и плохо.
Эрик задумался на минуту, по в итоге отказался, покачав головой. В конце концов, слишком красивая шея, чтобы оставлять на ней синяки.
Чарльз твердо посмотрел Эрику в глаза и прижал указательный и средний пальцы к виску.
***
Эрику было 7 лет. Каждый день у него болела голова, потому что он слышал, как люди вокруг говорят то, чего никогда бы не сказали вслух. Как они молятся, ненавидят и хотят. Маленькие и большие мысли. И заставить их замолчать было обычно очень нелегко.
Нет. Чарльзу было 7 лет. И у Чарльза постоянно болела голова.
Раньше, когда у него, у Чарльза, не Эрика, болела голова, он прижимался лбом к стеклу больших французских окон одной из залы, но после того, как однажды его за этим занятием застал Каин, его сводный брат, схватил за затылок и с силой ударил головой о стекло (которое только чудом не разбилось, но долго и звонко гудело), после этого Чарльз стал прижиматься виском к холодным металлическим ручкам дверей, шкафов и бортикам кровати. И, что самое главное: каждый раз проверял, чтобы Каина не было рядом.
В 7 лет Эрик был бессилен. Но... он был не Эрик. В 7 лет Эрик не был бессилен, потому что он не был Эриком. Он был Чарльзом.
Обычно мама не обращала на него внимания, и Чарльз был не так уж и против. Чарльз знал, что чтобы обратить на себя внимание мамы ему нужно было сделать что-нибудь не особо хорошее. И когда ему очень хотелось маминого внимания, он мог разбить тарелку из какого-нибудь выставленного напоказ сервиза, так что их количество теперь не совпадало с ложками, и вилками, и пиалами, и чашками. Или спрятать ее пуховку.
В этот раз, Чарльз, возможно, перестарался. Наверное, разбить фамильное зеркало в спальне было не лучшей идеей, потому что, как оказалось, это не просто досадило его матери, это, ко всему прочему, было еще и больно.
Звуки бьющихся витрин доносились отовсюду, чистый и страшный звон. Но вокруг не было витрин, потому что вокруг не было магазинов. Потому что это был большой дом, обнесенный забором. Вестчестер, штат Нью Йорк.
Чарльз испугался, когда маленький кусок зеркала, случайно впился ему в руку, не глубоко, и, наверное, он мог бы даже вытащить его сам, но он испугался и побежал к в спальню к матери.
Шэрон Ксавье, никогда не отличавшаяся большим спектром эмоций, в этот раз разозлилась, так, как, кажется, никогда раньше, и Чарльз подумал, что, наверное, это того стоило — и кусок зеркала, и грохот, и раздражение. Потому что мама злилась, и звала няню, и стискивала его руку, и Чарльз никогда еще не видел, чтобы ей было настолько не наплевать.
А потом он вдруг уловил один нескончаемый поток мыслей:
«Как он похож и не похож на своего отца, как же я его видеть не могу/Зачем он вообще родился/Зачем/Почему я согласилась, почему он достался именно мне/Почемупочемупочему/Почему я не могу попросить у тебя спокойной жизни, Господи/Забери его у меня».
После этого Чарльз старался каждый раз в присутствии матери заставлять голоса в своей голове молчать.
Нет. Чарльзу было 7 лет. И у Чарльза постоянно болела голова.
Раньше, когда у него, у Чарльза, не Эрика, болела голова, он прижимался лбом к стеклу больших французских окон одной из залы, но после того, как однажды его за этим занятием застал Каин, его сводный брат, схватил за затылок и с силой ударил головой о стекло (которое только чудом не разбилось, но долго и звонко гудело), после этого Чарльз стал прижиматься виском к холодным металлическим ручкам дверей, шкафов и бортикам кровати. И, что самое главное: каждый раз проверял, чтобы Каина не было рядом.
В 7 лет Эрик был бессилен. Но... он был не Эрик. В 7 лет Эрик не был бессилен, потому что он не был Эриком. Он был Чарльзом.
Обычно мама не обращала на него внимания, и Чарльз был не так уж и против. Чарльз знал, что чтобы обратить на себя внимание мамы ему нужно было сделать что-нибудь не особо хорошее. И когда ему очень хотелось маминого внимания, он мог разбить тарелку из какого-нибудь выставленного напоказ сервиза, так что их количество теперь не совпадало с ложками, и вилками, и пиалами, и чашками. Или спрятать ее пуховку.
В этот раз, Чарльз, возможно, перестарался. Наверное, разбить фамильное зеркало в спальне было не лучшей идеей, потому что, как оказалось, это не просто досадило его матери, это, ко всему прочему, было еще и больно.
Звуки бьющихся витрин доносились отовсюду, чистый и страшный звон. Но вокруг не было витрин, потому что вокруг не было магазинов. Потому что это был большой дом, обнесенный забором. Вестчестер, штат Нью Йорк.
Чарльз испугался, когда маленький кусок зеркала, случайно впился ему в руку, не глубоко, и, наверное, он мог бы даже вытащить его сам, но он испугался и побежал к в спальню к матери.
Шэрон Ксавье, никогда не отличавшаяся большим спектром эмоций, в этот раз разозлилась, так, как, кажется, никогда раньше, и Чарльз подумал, что, наверное, это того стоило — и кусок зеркала, и грохот, и раздражение. Потому что мама злилась, и звала няню, и стискивала его руку, и Чарльз никогда еще не видел, чтобы ей было настолько не наплевать.
А потом он вдруг уловил один нескончаемый поток мыслей:
«Как он похож и не похож на своего отца, как же я его видеть не могу/Зачем он вообще родился/Зачем/Почему я согласилась, почему он достался именно мне/Почемупочемупочему/Почему я не могу попросить у тебя спокойной жизни, Господи/Забери его у меня».
После этого Чарльз старался каждый раз в присутствии матери заставлять голоса в своей голове молчать.
***
Эрик выдохнул и открыл глаза. Он не помнил, чтобы закрывал их, но, наверное, это всегда происходило, когда... честно говоря, он вообще не был уверен, как правильно назвать этот новый опыт. Его сигарета почти догорела, так что он затушил ее о подоконник и выкинул в окно. Где-то в груди гулко саднило. Чарльз сидел напротив, нахмурившись, прижавшись одним виском в бортику ванны и потирая пальцами второй. Эрику показалось, что в линиях его тела все еще остаточно проглядывали следы того ребенка, которого он только что видел у себя в голове. Или у Ксавье в голове, черт разберет этих телепатов.
- Мне очень жаль, Чарльз, - ответил наконец Эрик после нескольких минут обоюдного молчания. Чарльз как-то то ли пьяно, то ли нездорово улыбнулся. Но почти тут же выдохнул, и его лицо разгладилось.
Они не сговариваясь откинулись назад и оперлись спинами на противоположные бортики ванны и теперь касались друг друга коленями. Чарльз продолжил нервно теребить рукав, а Эрик вспомнил о все еще зажатой в правой руке чашке с бурбоном. Все это очень походило на размышления о том, что лучше: иметь, но потерять, или никогда не иметь. И Эрику, честно говоря, не особенно хотелось задерживаться на этих мыслях. По большому счету, единственное, чего ему сейчас хотелось, так это напиться и заняться сексом (потому как количество тактильности со стороны Ксавье уже успело преодолеть все пределы скромности, а Эрику, в конце концов, не были чужды базовые физические потребности). И хотя бы первая часть этого плана точно была осуществима.
По ванне вдруг застучал какой-то маленький объект, скатился вниз, к ним под ноги. Чарльз засуетился и, бормоча себе под нос «моя запонка», начал рыскать по дну ванны. Эрик выдохнул, поймал в фокус небольшой металлический замок, простая форма, и запонка тут же оказалась у него на ладони — круглая и покрытая глубокой синей эмалью (прямо под цвет глаз?). Чарльз перевел взгляд на ладонь Эрика и широко улыбнулся, и они оба засмеялись, задыхаясь недовздохами и даже не в полную силу. Под синей эмалью проглядывали тонкие, едва заметные гильоширные завитки.
Эрик подумал, что у него, наверное, просто не хватит сил съехать с этой квартиры и больше никогда не увидеть Чарльза Ксавье. Может быть, он думал слишком громко, потому что улыбка Чарльза приобрела слегка шкодливый оттенок.
Эрик бы сказал, что воздух между ними наконец разрядился и перестал свинцом набиваться в легкие и искрить напряжением, и это действительно было так, за исключением того, что тяжелое, чужеродное, ноющее чувство в его груди убирать свои когти отказывалось.
Чарльз забрал запонку с ладони Эрика, а потом вдруг потянулся к его руке и сжал его предплечье. Эрик в ответ протянул Ксавье чашку с остатками бурбона.
Несмотря на ноющие от твердой ванны задницы, они просидели вместе, почти не меняя положения, еще, наверное, с час — то обмениваясь взаимно ироничными репликами, то беззастенчиво всматриваясь друг в друга, — пока наконец кто-то ни принялся бесцеремонно ломиться в запертую дверь. Эрик едва сдержался, чтобы ни открыть замок и ни заставить нетерпеливого идиота с разбега разбить нос о кафель на полу.
Чарльз, снова в весьма приподнятом настроении, по этому поводу заявил:
- Друг мой, все это определенно нужно запить шампанским!
еще парочка авторских комментариев* - * - *
- да, вероятность того, что Эрик пошел работать в 10 лет в то время была мала, но в принципе могла существовать. в 30ых годах детский труд почти перестали использовать, но малый процент его все равно встречался. энивей, у меня просто было много мозгоебства по поводу возраста персонажей, дат и соответствий, поэтому такими вещами (т.е. здравым смыслом) местами приходилось жертвовать xD
- я подарила Чарли те запонки! фотка где-то в недавних постах :3
- глава должна была быть еще больше на самом деле, но я решила, что климатический момент тут уже есть, так что остаток пойдет дальше, т.е. это подтверждает факт того, что я пишу одни пьяные вечеринки
@темы: ¶, peace was never an option, clap hands, here comes charlie
-
-
08.12.2011 в 16:00Блин-блин-блин, "я оставил тебе место" в ванне
Очепяток немножко
-
-
08.12.2011 в 18:11днем села перечитывать снова и исправила ЕЩЕ ТОННУ ВСЕГОООООООО
так что если тебе не совсем лень, то я буду рада, если ты перечитаешь) в т.ч. там слегка изменен конец. и еще местами добавлены размешления всякие, а где-то убраны наоборот. пыщ)
-
-
08.12.2011 в 18:20Ну ты крута ваще, столько написала, ещё и заново исправляешь
-
-
08.12.2011 в 18:25-
-
08.12.2011 в 18:38-
-
08.12.2011 в 20:30-
-
08.12.2011 в 20:36*сел читать*
-
-
08.12.2011 в 20:44ну как же! я так ангстила их детсво, ну так ангстила! xD
wise McCain, :333333333
-
-
08.12.2011 в 21:05а, ну вот, тем более! норма ангста на главу выполнена
-
-
08.12.2011 в 21:23-
-
08.12.2011 в 21:42wise McCain, мхахахаах мы все тут в одной лодке, я чую xD
-
-
09.12.2011 в 11:57так держать!
-
-
09.12.2011 в 17:41с Котом трудно. с котом сразу ФЛАФФ. ПЕРЕДОЗ. по дефолту))) xD
аыаыаыыа
-
-
09.12.2011 в 18:23-
-
09.12.2011 в 19:29спасибо) у меня эти двое у меня в башке постоянно в каком-то доместике. чаще чем в доместике у меня с ними в башке только секс xD
Я ПЫТАЮСЬПЫТАЮСЬ ПИСАТЬ АНГСССССТТТТТ
-
-
09.12.2011 в 21:21-
-
09.12.2011 в 22:10ну... все еврейское сообщество, везде свои, прямо как масоны xD
-
-
09.12.2011 в 22:15-
-
09.12.2011 в 22:36потому что я лох
потому что отговорка "ну может они не знали" не сработает. за это вам честное спасибо, потому что больше никто мне в это пальцем не тыкнул! (fml)но. я, честно говоря, не понимаю, почему вы мне говорите это с таким... отношением? я вроде как вам в жизни ничего не сделала? и мне, честно говоря, несколько обидно, потому как мне кажется, что сказать об этом можно было ну как-то более по-человечески что ли...
-
-
09.12.2011 в 22:45-
-
09.12.2011 в 23:03энивей, я подумала, что может быть мне не придется ретконнить половину, а просто поменять фордовский завод на какой-нибудь другой ИБО
тут многотекста в виде жпега по теме
хотя конечно в идеале мне надо прочитать еще и генри форд и евреи - конвейр ненависти
ммм. слушайте, не сочтите за наглость. но можно ли вас, к примеру, попросить побыть что-то вроде "бетой" на такие вещи? в смысле именно сюжетно-логически-здравосмысленные ошибки?
я б вам была по гроб жизни обязана
-
-
09.12.2011 в 23:42мм. слушайте, не сочтите за наглость. но можно ли вас, к примеру, попросить побыть что-то вроде "бетой" на такие вещи? в смысле именно сюжетно-логически-здравосмысленные ошибки?
Ну вообще, честно признаюсь военная и послевоенная америка не совсем моя тема, и разбираюсь я в ней постольку поскольку. Но если что-то дальше мне покажется очень подозрительным и не соответствующим, обещаю делать стойку и всячески привлекать ваше внимание более дружелюбным тоном.)))
-
-
09.12.2011 в 23:53надо подумать x))
спасибо большое) буду оч оч благодарна
-
-
10.12.2011 в 00:48Спасибо, история отличная, написано легко - по-настоящему затягивает *__*
-
-
10.12.2011 в 00:58про бухло в общем-то писать довольно легко xD
-
-
11.12.2011 в 21:12-
-
11.12.2011 в 21:29зы кстати, спойлер, но. или не спойлер. энивей
-
-
11.12.2011 в 22:25да, понятно, я сразу просекла, что это Шон))
-
-
11.12.2011 в 22:31ыыы ну тогда урааа, спс
-
-
11.12.2011 в 22:53я кстати после этой части поняла, как сильно хочу иметь запонки